Лидер группы «Чайф»: Ни в семье, ни в моем самосознании нет культа Владимира Шахрина

Фото: Евгения СВИРИДОВА

Признаться, меня всегда восхищала способность некоторых моих пишущих коллег брать интервью у известных людей за семь-десять минут. Казалось бы, только поздоровались, а уже заканчивать пора. Чтобы разговор получился обстоятельным, содержательным и доставил удовольствие обеим сторонам, я всегда прошу на беседу не меньше получаса. Поэтому когда мне сказали, что наша встреча с Владимиром Шахриным будет длиться всего 10 минут, я внутренне запаниковала – такое в моей практике впервые.

Незадолго до начала концерта в рамках юбилейного тура «Война, мир и…» меня провели за кулисы и посадили в пустой гримерке. Увидев список моих вопросов, плотно расположенных на двух страницах, представитель группы охнул и честно предупредил, что задать их все я не успею.

Время вышло, когда Владимир отвечал на третий вопрос. Группе пора было готовиться на сцену. И пускай перерыв между третьим и четвертым вопросом составил 286 часов, интервью все же состоялось.

«ЛЮБЛЮ НАПИСАТЬ ПЕСНЮ И ПОЖИТЬ С НЕЙ ГОДА ПОЛТОРА»

- Владимир, во время концерта вы шутите, что в программе обязательно прозвучат те самые три песни, ради которых пришла часть зрителей. Как вы сегодня подбираете концертные сет-листы? По наитию, исходя из настроения или по пожеланиям зрителей?

- Под каждую программу подбор идет индивидуально. Иногда бывает, что мы сет-лист составляем за полчаса до выхода на сцену из того, что нам сегодня хочется играть. Но эта программа юбилейная, и она была сделана заранее – шоу со светом и экранами вписанное в придуманную концепцию. Мы в Москве брали в аренду большой зал Дворца спорта, вешали весь аппарат, свет и три дня прогоняли, чтобы стало понятно, как это смотрится. Нашим консультантом был знаменитый режиссер Павел Брюн. Он десять лет проработал главным режиссером-постановщиком в цирке «Дю Солей», так что мог совершенно точно оценить, как наше шоу воспринимается со стороны.

Это некая вымышленная музыкальная история собирательного персонажа, мы назвали его Чайфер. В его судьбу вплетены и наши образы, и тех зрителей, которые с нами прошли все эти годы. За 35 лет с ним произошла такая трансформация – от внутренних поисков, от конфликтов с самим собой, с окружающим миром до обретения гармонии, когда человек понимает, что нужно счастливым быть здесь и сейчас.

- Некоторые рокеры ставят шикарные шоу и превращают каждый свой туровый концерт в спектакль. Как вы такой подход к подаче материала оцениваете?

- У нас обычно концерты – это дружеский междусобойчик, почти домашние посиделки. Нам очень важно, чтобы люди себя почувствовали в нашей компании друзьями и сами были бы вовлечены в это представление. Мы же не просто так обращаемся к зрителям: «Здравствуйте, родные!» В этом туре, конечно, тоже есть элемент домашних посиделок – своеобразный стиль группы «Чайф», который вырабатывался годами, мы от него отказываться не собираемся. Но общая драматургия все равно присутствует. В целом я считаю, очень хорошо, когда люди делают шоу, видно, что это не халтура, группы серьезно готовятся к выступлениям, придумывают какие-то фишки.

- Вы столько лет пишете песни! Темы черпаете из себя нынешнего или из себя 18-20-летнего?

- А по-разному совершенно бывает. Мне, честно говоря, не нравятся песни из разряда «утром в газете – вечером в куплете», потому что они моментально выгорают, это своего рода однодневки. Я вообще люблю песню написать, пожить с ней, а потом уже группе показывать. Обычно песня появляется на суд зрителей года через полтора-два, после того как я ее написал.

- А сколько вы с ней ходите, не показывая никому?

- Пока я отчетливо не понимаю, что ее можно сыграть хотя бы музыкантам в группе, потому что они все мои песни слышали и мне их точно сложно удивить. Они для меня первые слушатели и самые главные критики. И если группа принимает песню и говорит: «О да, клево, давайте!» и при этом я вижу, что их захватывает на репетиции, значит, можно показывать публике. Принцип аранжировки у нас такой: я приношу песню, мы начинаем ее играть, с каждой репетицией кто-то накидывает музыкальные идеи, потом мы это записываем и слушаем, что нужно оставить, что убрать. В итоге отсекаем лишнее, и получается песня.

- Случается такое, что вы слушаете песню и жалеете, что написали ее не вы?

- Здоровая артистическая зависть? Конечно, бывает. Я знаю много отлично придуманных песен и наших, и зарубежных. И ты, слушая, это отмечаешь про себя. По крайней мере, у всех моих коллег из первого и второго поколения русской рок-музыки, есть прекрасные песни, которые я бы с удовольствием сочинил сам.

- Много у вас сейчас нового материала в вашем авторском портфеле?

- У меня не так много песен, которые не записаны, может быть, четыре или пять. Но у нас нет никаких обязательств перед какими-то компаниями, поэтому мы просто получаем удовольствие.

Владимир Шахрин: Нам очень важно, чтобы люди себя почувствовали в нашей компании друзьями и сами были бы вовлечены в это представление. Мы же не просто так обращаемся к зрителям: «Здравствуйте, родные!»

Фото: Виктор ГРАКОВ

«ПЕСНИ ВЫСОЦКОГО ПЕРЕПИСЫВАЛ ИЗ БЛОКНОТА ОТЦА»

- В числе своих музыкальных пристрастий вы называете песни Владимира Высоцкого. Как считаете, его творчество как-то повлияло на ваш музыкальный стиль и содержание песен?

- С Высоцким у меня отношения получились достаточно странные. Я честно скажу, что его песни я впервые услышал в исполнении своего отца. Они мне очень понравились, и я начал переписывать слова у него из блокнота. И потом, через годик, в доме появился магнитофон, и появились плохонькие записи, и я смог услышать песни в оригинале. Мне их слушать было очень интересно, потому что это было всегда есть какая-то история со своими героями. Ты себе представляешь этих героев, ставишь себя на их место. У Высоцкого были песни и смешные, и серьезные. И это разительно отличалось от того, что было фоновой музыкой советской эстрады. Вот работает радио у бабушки в кухне, и там какие-то песни поют. Ты их тоже запоминаешь, потому что их часто крутят, но они не заходят тебе в сердце. А Высоцкий, как хорошая книжка, проник прямо в душу. И остался.

Не могу сказать, что сейчас я часто его слушаю, но я по-прежнему с глубочайшим уважением отношусь к этому автору, не изменил своего мнения и благодарен ему за то, что он сформировал мой песенно-поэтический вкус. В принципе русская рок-музыка по своей смысловой нагрузке значительно серьезнее основных образцов западной. Возьмем самые прекрасные британские группы «Битлз» и «Лед Зеппелин» - зачастую их тексты не выдерживают критики. А так как мы в детстве слушали вот такие образцы, как у Высоцкого, и нам казалось, что песня может нести смысл, и в ней может быть хорошая литературная составляющая, то эта традиция перетекла и в рок-музыку.

- Когда Высоцкий писал песни, то вживался в разные образы. У него есть песни от имени шофера, сумасшедшего, зэка. А поэты в основном пишут на основе своих личных переживаний. Какой путь вам ближе?

- Я думаю, что многое зависит от артистических возможностей автора. Высоцкий был и еще хорошим актером, и поэтому ему нравилось перевоплощаться в летчика-истребителя или в сумасшедшего. Это была часть его жизненных интересов. Другому автору – интроверту – нравится копаться в самом себе, и он пишет тексты на основе личных переживаний. Мне, например, сложно представить, как кто-то из современных авторов, например, Саша Васильев из «Сплина», примеряет на себя какие-то костюмы. Он самодостаточен, и ему интересно исследовать свой внутренний мир, что он очень успешно делает. А какой путь правильный? Думаю, все зависит от результата. Если получилась хорошая песня, значит, путь правильный.

У меня достаточно развитая фантазия, я люблю хорошо придуманное кино или книгу, поэтому мне бывает интересно, если не как актеру, то как автору, прожить чью-то чужую историю изнутри. У меня много песен, в которых речь идет не от первого лица и не про меня.

- Исходя из того, что вы упомянули простенькие тексты песен зарубежных культовых групп, получается, что и музыкальная культурная среда в нашей стране должна сильно отличаться от других стран?

- Я не очень глубоко был погружен в культурную среду других стран. Думаю, что мы в большей степени получаем информацию, например, об итальянской, испанской, бразильской музыке по тому, что там очень популярно – по тому, что до нас доходит. Наверняка там есть авторы с хорошими текстами, и люди ходят слушать их слушать, чтобы было о чем подумать и чтобы это тебя брало за сердце, а не только в ноги било. Просто эти образцы до нас не доходят.

Владимир Шахрин: У меня достаточно развитая фантазия, я люблю хорошо придуманное кино или книгу, поэтому мне бывает интересно прожить чью-то чужую историю изнутри. Фото предоставлено пресс-службой группы «Чайф»

ПОЛТОННЫ ПЛАСТИНОК И ШКАФ, ЗАБИТЫЙ CD

- Вы любите говорить, что играете современные народные песни, в свое время записывали альбом с ансамблем народных инструментов. А добавить себе в коллектив какой-нибудь народный инструмент никогда не было желания?

- Действительно, мы записывали альбом с ансамблем народных инструментов, сделали концертную программу и отыграли ее. Но сложно представить, чтобы мы возили с собой еще шесть человек с дополнительным оборудованием. Это слишком бы удорожало гастрольную деятельность группы «Чайф» и в какой-то момент перестало быть фишкой. Или взяли бы мы балалайку или домру. В одной-двух песнях это бы звучало хорошо, но если бы она играла везде, это было бы уже утомительно. У нас был эксперимент, когда в составе играл на альте Володя Желтовских. Он замечательный парень, классный музыкант, и в коллектив вписывался. В то же время мы понимали, что пять-шесть песен в программе уместны, но по большому счету никакой необходимости в этом не было. «Чайф» - классическая олдскульная группа: две гитары, бас, барабаны. У нас даже никаких подкладок нет. Сегодня 80 процентов групп играет с использованием различных эффектов, когда записываются звуки скрипки, перкуссии или другие оркестровые инструменты, усиливаются гитары. Мы ничем таким не пользуемся. У нас четыре инструмента и голос – все! На данный момент это тоже стало фишкой, потому что в таком первобытном варианте рок-н-ролла уже почти никто не играет. На сцене со мной еще три музыканта. Я слышу, что вот тут играет бас-гитара, тут гитара, барабаны и моя гитара, и все это складывается в очень понятную и энергичную музыку. И мне это нравится!

- Сейчас, в пору, когда можно найти любую музыку и записи, в чем может испытывать недостаток слушатель, меломан?

- Я думаю, современный слушатель испытывает яркий недостаток дефицита. И это дефицит ценности музыки как таковой. Когда у тебя в руках был носитель – пластинка или кассета, он был определенной ценностью. Ты потратил усилия, чтобы заработать денег на него, чтобы поехать на толкучку, чтобы найти или с кем-то поменяться. И ты эту пластинку потом слушал всю неделю. А теперь понимаешь: зачем мне ее хранить, если могу скачать в любой момент. Труд артистов, музыкантов, студии обесценился. Когда-то мы ждали выхода альбома группы, и я покупал условно пластинку Лу Рида. И я понимал, как это круто – Лу Рид зашел в студию, записал пластинку. А сейчас? Ну надо мне Лу Рида - скачаю себе любую песню. Музыка перестала быть атрибутом, без которого не обойтись. Вот телефон мне нужен, без него уже тяжело современному человеку, зарядку тоже нужно не забыть. А музыка перешла в разряд вещей второстепенного значения, потому что исчезает сам носитель. Мы живем в мире электронного потребления.

Сегодня простой человек не ищет музыку. Он встает и говорит: «Доброе утро, Алиса! Составь мне плейлист на сегодня». И Алиса, исходя из того, что сейчас популярно в интернете, и того, что этот человек слушает, выдает ему некий музыкальный фаст-фуд. Она никогда ему не предложит послушать целый альбом группы «Чайф». Так что Стив Джобс подложил мину замедленного действия всему мировому музыкальному сообществу. Он сказал людям: зачем вам отдельные альбомы, вы сами себе можете сделать сборник на день, на неделю. Он взорвал эти устои, они ни у кого не работают, не только у нас. В интернете музыку альбомами слушает очень небольшой процент людей. Мы бы хотели, чтобы альбом воспринимался целостно, так, как мы его задумали, с его атмосферой и последовательностью песен. Но в современных реалиях некоторые наши песни просто не доходят до слушателя.

В коммерческом отношении запись альбома на сегодняшний момент – это абсолютно расходная статья. Новые альбомы не приносят музыкантам ничего. На концертах люди, конечно, покупают альбомы на виниле и CD, но уже больше как сувениры. Вот мы записали перед Новым годом альбом, и я понимаю, что мы просто для себя зафиксировали, что мы все еще рок-группа, у нас есть новые песни и у нас такой-то саунд на сегодняшний момент. Выход этого альбома важен для нас и для очень небольшого количества поклонников. А так, людям, которые просто любит группу «Чайф», ходят на наши концерты, все равно, вышел он или нет. Они услышат по радио какую-то песню с него, им понравится, и они закачают ее себе. А весь альбом вряд ли качнут. Физическое обладание музыкальным продуктом исчезло, понимаете? Где-то там, в воздухе, есть какая-то музыка, и когда мне будет надо, я ее послушаю.

- А вы сами покупаете пластинки?

- Для меня до сих пор это важно, я собираю и пластинки виниловые, и CD-диски у меня есть. Я их не выбрасываю - не могу, хотя понимаю, что в основном всю эту музыку сейчас можно в Гугл-плей купить. Я покупаю и в телефон закачиваю, чтобы в дороге, в самолете, в гостинице слушать. Это, конечно, удобнее, чем возить с собой CD-проигрыватель и сорок дисков. Но у меня опять же все по альбомам, все альбомы целиком куплены. Но я так понимаю, что нас таких не много.

- Много места в доме занимает коллекция пластинок и дисков?

- Мы делали ремонт в городе, и я все пластинки перевез на дачу. И когда я подсчитал, то понял, что это больше, чем полтонны груза. Три тысячи пластинок, в среднем одна пластинка весит по 170-180 граммов плюс конверт – получается чуть больше полтонны. Это много. Под CD у меня тоже большой плотно заставленный шкафчик в высоту где-то 2,5 метра и шириной 2 метра. И вся эта музыка звучит гораздо качественнее, и каждый альбом имеет красивое оформление. Это только кажется, что где-то в облаке есть музыка. Но случится какая-нибудь вспышка на солнце, крякнет глобальный сервер, вы откроете телефон, а там пусто. И у вас ничего нет, а у меня есть. Приходите к Шахрину, у него есть! (смеется)

Владимир Шахрин: Я слышу, что вот тут играет бас-гитара, тут гитара, барабаны и моя гитара, и все это складывается в очень понятную и энергичную музыку. И мне это нравится! Фото: Игорь ВЕРЕЩАГИН

«ДВА ГОДА БОРЮСЬ ЗА ИДЕЮ СПАСЕНИЯ ДЕРЕВЯННОГО ЕКАТЕРИНБУРГА»

- Несмотря на все столичные соблазны, вы предпочли жизнь в Екатеринбурге. Расскажите, в чем приметы и прелесть провинциальной жизни лично для вас?

- Я как человек музыкальный, чувствую темпоритм каждого города, попадаю я в него или нет. В Москве для меня слишком быстрый темп, а в Питере слишком рваный – в одном месте происходит что-то интересное, а за угол повернул – болото. Питер для меня – это слишком минорная тональность, с тучами, с общим слегка депрессивным настроением жителей. А Екатеринбург – это такой хороший чикагский шаффл в стиле Стиви Рэя Вона, не быстро и не медленно. Это динамично развивающийся город и в то же время довольно компактный. Я его хорошо знаю, и он мне понятен. Здесь у меня могилы предков, семья, мои школьные друзья, соседи – я не хочу без этого остаться. Если у меня какая-то проблема, я в первую очередь звоню своим одноклассникам, они примчатся и тут же помогут. И я к ним тоже примчусь, если потребуется. При этом в Екатеринбурге есть все для современной и комфортной жизни: хорошие жилые микрорайоны, автосалоны, рестораны, театры, музеи. Все столичные премьеры привозят к нам, через полгода после Москвы, но обязательно привозят. Так как уровень жизни здесь достаточно высокий, и покупательская способность в городе высокая, то сюда все артисты с удовольствием ездят на гастроли. Вот, условно говоря, Стинг будет играть три концерта в России – Москва, Питер и Екатеринбург. Куда приехали выступать «Рамштайн»? Москва, Питер, Екатеринбург.

Так как человек – это, в общем-то, животинка (улыбается), часть природы, поэтому для него очень важна естественная среда обитания. Екатеринбург для меня - это естественная среда обитания. Мне здесь комфортно.

- Как истинный сын своего города вы участвуете в общественной жизни Екатеринбурга? Если жители выступают за сохранение какого-то памятника или сквера, вы готовы поддерживать? Например, во многих провинциальных городах России идет борьба за сохранение деревянной застройки в центре. Как в вашем городе обстоит с этим дело?

- Конечно, есть такие проблемы. И я готов поддержать ту или иную идею, когда понимаю, что мое участие принесет какой-то эффект. Но если у меня нет уверенности в конечном результате, то не пойду орать на улицу. У нас была история с недостроенной телевизионной башней. Она с 83-го года стояла в центре города, на берегу реки, а вокруг неблагоустроенная территория. Больше десяти человек разбились, потому что лазали туда в поисках экстрима. И вот когда эту башню решили снести и построить на ее месте новый современный ледовый дворец спорта для 16 видов спорта, нашлась кучка недовольных – порядка двух тысяч человек – которые начали кричать, что это символ города, что эту башню строили гиганты, а сносить будут карлики. Они обнимали ее, устраивали акции рядом с ней, носили майки с ее изображением и делали открытки. Но башню строили в 70-х годах, чтобы транслировать телесигнал. Сейчас телесигнал идет со спутников, и она технически не нужна. Из нее в лучшем случае можно было бы сделать светящуюся инсталляцию, был бы такой маяк стоимостью 300 миллионов рублей – столько требовалось, чтобы завершить работы. А ведь ее еще и содержать надо.

Я понимаю, что плевал против течения, но это мое мнение. Думаю, почему я, взрослый человек, должен прогибаться под эту вот придуманную модную историю. Получил в ответ определенное количество негатива в интернете. Сейчас же по большому счету несколько тысяч человек может в миллионном городе создать ощущение, что вся общественность кипит от возмущения. Но при этом в реальной жизни ко мне не подошел ни одни человек и не сказал: «Володь, ну ты чего не заступился за нашу любимую башню?»

С другой стороны, я тоже пытаюсь пробить одну идею. В Екатеринбурге в силу исторических обстоятельств не очень много старых деревянных домов, и все они разбросаны по городу. И я вижу единственный выход спасти три десятка красивых деревянных домов – перевезти их в центр и создать искусственный старый Екатеринбург с одной или двумя улицами. Когда эти тридцать домов будут собраны вместе, место приобретет туристическую привлекательность, их можно будет чем-то наполнить, например, ремесленными лавками, и содержать и будет проще. А иначе по одиночке все эти дома рано или поздно пропадут, их спалят или доведут до аварийного состояния. Мне все говорят, что идея классная, но пока ничего не продвигается.

- А вы эту идею кому-то озвучивали?

- Я озвучивал ее и состоятельным меценатам, и депутатам, и мэру, губернатору. Ни депутаты, ни городские, ни областные власти пока не хотят ее включить в бюджет. Может быть, я что-то не до конца понимаю и какие-то специалисты могли бы мне объяснить, почему ее нельзя реализовать. Но мне и этого никто не сказал. Но, знаете, я настырный, поэтому надеюсь. Два места под деревянный Екатеринбург в городе пока еще есть.

- А сколько лет вы уже бьетесь?

- Года два я продвигаю эту идею. Вначале мы тоже бились за каждый дом, и вместе с другими я стоял в сменных караулах, когда народ устраивал дежурства, чтобы живое заграждение перекрыло путь экскаватору. И как-то в апреле 2009 года у нас снесли памятник - Дом горного инженера Ярутина. Это было сделано очень подло, ночью. Снесли и все вывезли. При том, что на этом месте впоследствии ничего не построили, там просто нужно было провести коммуникации. Никто не сознался в сносе, хотя и так понятно: куда труба пошла, тот и снес. И на девять дней я устраивал поминки в честь этого дома: попросил в столовой сварить компоту и угощал горожан. Мы говорили трогательные речи о невинно убиенном доме.

С другой стороны, я в принципе не понимаю, что есть какие-то неизбежные вещи. Ведь Осман когда-то полностью снес старый Париж, и все писатели возмущались. Но он знал, каким хочет сделать этот Париж. И вот он создал город единым архитектурным ансамблем и в одной цветовой гамме. И тот Париж, который мы любим и ради которого мы туда ездим, это город, построенный на развалинах. Именем Османа назван один из бульваров в Париже, и это еще раз подчеркивает важность его изменений. Поэтому, когда происходит какой-то снос, я интересуюсь, что будет взамен. И когда взамен появляется очередной никчемный торговый комплекс из алюминиевых квадратиков и стекла, который на 100 % исчезнет через двадцать лет, то становится очень обидно.

Владимир Шахрин: Иногда бывает, что мы сет-лист составляем за полчаса до выхода на сцену из того, что нам сегодня хочется играть.

Фото: Виктор ГРАКОВ

«НА СЕМЕЙНЫЙ ТРАДИЦИИ НЕ ЖАЛЕЮ НИ ВРЕМЕНИ, НИ СРЕДСТВ»

- Наверняка поклонницы в вашем городе знают, где вы живете. Как с годами меняется их активность по отношению к вашей персоне?

- Слава богу, прошли времена, когда мы были молоды и поклонницы относились к нам как к некому объекту сексуальных фантазий. Сейчас они уже взрослые, а для молодых наших поклонниц уже мы слишком взрослые. И поэтому никто меня у подъезда не караулит, и я могу спокойно передвигаться по городу. Конечно, бывает, что меня просят сфотографироваться или расписаться, но так скажем, уровень моей публичной популярности достаточно комфортный.

- А среди екатеринбургских гаишников у вас тоже есть поклонники. Как они к вам относятся?

- Хорошо относятся. За тридцать лет не нашелся еще такой гаишник, который бы меня оштрафовал (улыбается). Но я и сам жестко не нарушаю. Могу где-то зазеваться и не заметить знак. Например, висит знак на 40, а я по-прежнему еду 65. Или могу перестроиться раньше времени и не заметить, что впереди нельзя поворачивать. Если случайно нарушу, то обязательно выйду и извинюсь. Хамства я себе не позволяю. Я за рулем, бывает, немножко в свои мысли ухожу - это не очень хорошо. Понимаю, что я не профессиональный водитель и стараюсь долго за рулем не сидеть. Больше 200 километров не проезжаю, лучше какого-то водителя попрошу. Мы иногда ездим всей семьей за 440 километров в небольшой городок Куртамыш в Курганской области, где находится фамильный дом Шахриных. Это большой очень красивый дом, где родился мой дедушка Федор Николаевич Шахрин. Мои родственники были крепкими купцами, построили дом в 1914 году, заказывали для него у рязанских или орловских мастеров купол с рыбьей чешуйкой, потому что в селе никто не мог этого сделать. Сейчас в нем местный краеведческий музей сельского быта. Мы ездим туда на двух машинах с внуками, потому что я считаю своим долгом показать им это, чтобы они посидели, попили чаю там, где когда-то пил чай и смотрел в окно их прапрадедушка. В доме была комната, где по традиции собиралась вся семья, они играли на гитаре, на пианино, пели, ставили домашние спектакли.

- А какие-то семейные традиции вы детям прививаете?

- На данный момент уже мы с супругой стали хранителями семейных традиций. Например, 31 декабря к нам приезжают дочери, зятья с родителями, внуки, всего человек пятнадцать. Обязательно стараемся накрыть стол в какой-то цветовой гамме, придумываем игру, и каждая семья показывает свой номер. В этот Новый год у нас был большой квест, все бегали по участку – у нас большой участок на два дома. А на Рождество уже лет пятнадцать собирается праздновать вся группа «Чайф» с женами, детьми и внуками. Тут уже получается под 35 человек. Мы лепим пельмени или что-то другое вместе готовим. И каждая семья тоже делает какое-то рождественское поздравление. И дети, и внуки обожают эти вечеринки, потому что видят, как взрослые люди поют, танцуют, как все улыбаются и друг друга любят. И это все происходит на природе, с живыми елями, с красивой иллюминацией. Я на это все не жалею ни времени, ни средств, и супруга меня в этом поддерживает, потому что понимает, что это важно.

Еще у нас есть летняя семейная традиция. Я не владею какой-либо недвижимостью за рубежом, но стараюсь летом на две-три недели снять большую хорошую виллу на всех в Испании, Греции, Италии. В предыдущий раз нас было десять человек: мы с женой, две мои дочери с мужьями и четверо внуков, а сейчас уже одиннадцатого ждем (улыбается). Видимо, он еще в животике поедет летом, но будет отдыхать с нами. Раньше мы все помещались в микроавтобусе, а сейчас приходится брать еще и машину. Сейчас старшим внучкам одиннадцатый год, и я допускаю, что в 13-14 лет им будет уже неинтересно с нами ездить. В этом возрасте они все отрицают, в том числе семейные традиции. Вырастут и сами все поймут.

«ПРОТЕСТ МОЛОДЫХ ПРОТИВ МОРАЛИ СЕЙЧАС ОЧЕНЬ ВОСТРЕБОВАН»

- Когда-то у молодежи было много поводов для протеста: они боролись за то, чтобы носить длинные волосы и клеши, за свободу слушать любимую музыку и прочее. А в чем сегодня молодые люди противопоставляют себя взрослым?

- Ни своим вызывающим внешним видом, ни музыкой, ни песнями нас они шокировать не могут. Ну выкрасил он себе волосы в зеленый цвет, ну проколол нос - чертыхнешься на него и все. А как-то раздражать, эпатировать старшее поколение им по-прежнему хочется. И тогда они противопоставляют свое поведение нашим моральным принципам. Они говорят: «А у нас другие моральные принципы. А мы будем материться при девочках». И вот этим они нас задевают. Этот протест сейчас очень востребован, он коммерциализируется людьми в интернете и ютубе - детей провоцируют на протест против старшего поколения, и они ведутся. Но я оптимист по натуре и надеюсь, что это тоже пройдет. В 20-х годах прошлого века некоторые пытались голыми ходить по улице и выкрикивали лозунги «Долой стыд!» и утверждали, что женщина свободна и принадлежит всему обществу. Но все закончилось. Я надеюсь, что и в этот раз человечество спасет инстинкт самосохранения.

- А вообще, как думаете, рок должен заниматься воспитанием своего слушателя – через песни давать те или иные знания, прививать культуру?

- Все рок-музыканты такие разные. Когда рок только появился, помните, с одной стороны, был абсолютно сексуальный красавчик Элвис Пресли, с другой - абсолютно асоциальный Джим Моррисон, с одной стороны, интеллектуалы «Пинк Флойд», а с другой - анархисты, панк-группы «Клэш» и «Секс пистолс». С тех пор ничего не изменилось. Кто-то из рок-музыкантов хочет быть мессией, а кому-то по душе просто развлекать людей и хорошо проводить время. Я отношу себя, скорее, ко вторым. Мне нравится развлекать людей на концерте, но я стараюсь делать это не пошло, как и вся наша группа, со смыслом. Я думаю, что мы ближе к литературе Саши Черного - это развлекательные детские рассказы, легкие и при этом хорошо написанные, и в них есть определенная мудрость.

- Гофман однажды сказал: «Когда нельзя что-то выразить речью, обычными словами, на помощь приходит музыка». А вам музыка помогала донести до кого-то то, что вы чувствовали или хотели сказать?

- Я не настолько серьезный композитор и мне не хватит мастерства с помощью одной только музыки донести то, что я хочу сказать. Мне проще выражать свои мысли и чувства словами, поэтому в нашей музыке есть текст. Но, конечно, есть такая музыка, которая говорит сама за себя. Например, знаменитая «ленинградская» симфония Шостаковича в 1942 году выражала больше, чем слова. В день ее первого исполнения все артиллерийские силы Ленинграда были брошены на подавление огневых точек противника. Она транслировалась по радио и по громкоговорителям. Ее слышали не только жители города, но и осаждавшие Ленинград немецкие войска. Она точно не нуждалась в словах. И от этой музыки до сих пор мурашки по спине.

Владимир Шахрин: За тридцать лет не нашелся еще такой гаишник, который бы меня оштрафовал.

Фото: Виктор ГРАКОВ

«ХОРОШИМ ДВОРНИКОМ МОГУ ВОСТОРГАТЬСЯ ТАК ЖЕ, КАК И ВИРТУОЗНЫМ СКРИПАЧОМ»

- Владимир, а чем вы сейчас занимаетесь вечерами на гастролях или во время переездов между городами? Книжки читаете или, может, в игры играете?

- Если позволяет время, я люблю погулять по городу, в который приехал, пару часов пройтись. Но обычно у нас не бывает много времени: приехали, заселились, погуляли немного, пообедали, а там уже и на саунд-чек собираемся. А если большой тур, то, бывает, нужно что-то успеть постирать-погладить, я сам это делаю.

Раньше все было гораздо веселее: мы часто собирались вместе и играли в домино, в карты и какие-то другие игры. Сейчас все чаще каждый проводит вечер в своем номере. У всех свои развлечения по интересам: кто-то сидит за компьютером, кто-то хоккей смотрит, кто-то читает. Я вечером не могу сразу заснуть, мне надо прийти в нормальное человеческое состояние, поэтому обычно или читаю книжку, или смотрю кино на планшете или в телефоне. А в самолете тоже или читаю, или музыку слушаю, или одновременно одно и другое.

- Какую книжку читаете в этом туре?

- В последнюю поездку, из которой мы вернулись на днях, я читал книжку Вудхауза про Дживса и Вустера. Нашел ее на полке шкафа в гостиничном номере. Видимо, кто-то из бывших постояльцев оставил. Я потом тоже где-нибудь оставлю. Легкая литература, написанная прекрасным языком, на котором сейчас и в Англии уже не говорят, отлично переведена. Читаешь и удовольствие получаешь. В принципе я люблю мемуарную литературу. Если, например, человек, который мне интересен, написал книжку о себе и своей жизнь, я обязательно ее прочитаю. Перед этим я брал с собой дочитывать книжку про «Дорс». Книжка очень честная, но страшная. Думаешь, как же можно было такой талант взять и за каких-то три года спустить в унитаз? И как из этого мифа о бунтаре и рок-иконе можно до сих пор делать большие деньги? Ведь тот образ жизни Джимма Моррисона, который продается столько лет, существовал всего один год, а дальше был совершенно другой персонаж, деградирующая личность. Но об этом и по сей день стараются поменьше говорить. Тем участникам, которые остались у пирога, выгодно поддерживать идею красавца-бунтаря.

- Признайтесь, ощущение некой иности, того, что вы не такой, как все, более талантливый, удачливый, вызывает внутреннее чувство превосходства над другими?

- Я очень спокойно к этому отношусь. Я понимаю, что у меня получается неплохо стоять на сцене и неплохо сочинять песни, и кому-то это очень нравится. Но я знаю парочку роскошных сварщиков, которые умеют так варить трубу диаметром два метра – просто фантастика! Как можно вручную положить такой ровный классный сварочный шов, где фамилия сварщика – гарантия надежности проделанной работы?! А повар, который создает блюдо, ты пробуешь его и не понимаешь, как ему в голову могла прийти такая идея. Я недавно был в одном московском ресторане и мне принесли совершенно необыкновенные на вкус грибы. Их выращивают в теплицах, и в увлажнитель наливают бульон, в котором варились крабы. И грибы впитывают в себя аромат моря и крабов. Как такое можно было придумать? И почему я должен испытывать чувство превосходства по отношению к этим людям? Они умеют делать что-то другое и удивляют меня своим мастерством. Это взаимозаменяемые вещи. Если дворник хорошо убирает двор, я могу восторгаться им точно так же, как и виртуозным скрипачом.

Я не считаю себя избранным и с огромным уважением отношусь к любой работе, которую делают с любовью. Ни в семье, ни в моем самосознании нет культа Владимира Шахрина.